Уже десять лет в Крыму действует мощный поток финансовой помощи проектам развития городов и сел. Доверие к деньгам международных фондов и понимание правил игры существовало не всегда. Пионеры регионального донорства, активистки Сакского представительства Центра Развития Громад Эсма Умерова и Эльмаз Юсупова рассказывают о шишках, которые пришлось набить для изменения гражданской ментальности в Крыму.

— Как давно вы занимаетесь громадами?

Эсма Умерова: Мы с Эльмаз занимаемся громадами с 2002 года, будучи сотрудниками ПРИК ПРООН [Программа Развития Инфраструктуры Крыма / Программа Развития при ООН] 10 лет. Если раньше на нас смотрели с широко открытыми глазами, не понимая, о чем идет речь, и спрашивали, от Бога мы или от черта, то сейчас у многих громад уже есть опыт сотрудничества с нами и с другими организациями. Теперь они уже сами продолжают этот процесс, сами становятся организаторами.

— С каких действий вы начинали вашу работу в селах?

ЭУ: Если вы знаете, программа развития и интеграции Крыма была инициирована Меджлисом крымско-татарского народа и была направлена на работу с депортированными гражданами и их интеграцией в украинское общество. В связи с возвращением депортированных граждан в Крым выделялись земельные участки, но это были просто поля без всякой инфраструктуры. Поэтому эта программа в первую очередь помогала громадам, которые жили в плохих условиях. Но через несколько лет, когда условия выровнялись, мы работали, уже невзирая на национальность и район.

Эльмаз Юсупова: В первый год сильных громад вообще не было, нам приходилось ходить по селам, по дворам, и с каждого двора вытягивать по одному, по два человека. Мы шли в село, в котором никого не знали и в котором нас никто не знал. Нас пустили апробировать эту модель, какой-то готовой концепции не было. Мы шли туда, пробовали, что получится, и потом по нам уже писали методички. Мы приходили в село, а люди не верили, говорили, что не вступают в НАТО, какие-то документы просили показать, спрашивали, кто мы такие, выгоняли. Это длилось год, ну, полтора, максимум. И вклад программы ПРИК ПРООН тогда, наверное, составлял 90%, и лишь 10% – громады.

— Каковым было отношение властей к вашей деятельности, когда вы начинали?

ЭЮ: Мы делали акцент на районы, где жили депортированные граждане. У них 15 лет вообще не было воды, и они пошли на то, чтобы самостоятельно прокопать траншею, а все остальное делали мы. Этот проект был не очень успешный, мы его реализовали не за полгода или год, а осуществляли его около трех лет. Потому что все шаги, которые мы делали, были первичны — мы не знали, будет ли это правильно, и учились на ошибках. Поначалу мы даже не знали, что нужно делать, не знали, что нужна проектная документация, что надо идти в «геодезию», потому что там была проблема со скважиной. И все эти пути мы проходили сами: куда нам говорили, туда мы и шли. Власти, конечно, долго не верили, они вообще не участвовали во всех проектах. И только когда проект уже был реализован, когда люди уже были с водой, когда они сами рассчитали ее стоимость и сами решали, когда подавать воду, когда отключать, — только тогда приехали власти.

— Какие были основные проблемы в крымских селах, когда вы начинали работу с ними?

ЭУ: На первых порах проблема водоснабжения была главной — тогда мы реализовали много программ по реконструкции и ремонту систем водоснабжения. Когда мы завершали проект, наша цель была в том, чтобы люди сами эксплуатировали эти системы, но не во всех громадах это получилось, потому что не везде были сильные лидеры. Вторая проблема — это сфера здравоохранения. Мы проводили ремонт и реконструкцию фельдшерско-акушерских пунктов. Потом — строительство детских площадок, открытие центров развития молодёжи, несколько проектов по газификации, по ремонту и строительству дорог. Но суть программы была не в том, чтобы выполнять функции государства по решению проблем. Для нас главным было поменять менталитет людей, максимально их активизировать и дать почувствовать их причастность к тому, что происходит у них в громаде. Когда человек вкладывает свои денежные и трудовые ресурсы в какое-то дело, его отношение к этому делу сильно меняется. Если он принял участие в строительстве водопровода, он уже не раздолбает трубу, не будет воровать воду и т.д.

ЭЮ: Раньше, когда мы выходили на площадь и предлагали составить программу развития села, ни у кого никаких мыслей не было, кроме того, чтобы воду обеспечить. Ту же дорогу они не видели под ногами, то же озеленение они не видели, свет они не предполагали. Мы не могли составить и две строчки того, что они хотели бы улучшить в своем селе. Сегодня же они пишут подряд 15-20 наименований. На социальные проекты было особенно тяжело привлекать громаду, потому что если вода касалась каждого жителя, то детский сад — не каждого. Сейчас уже все иначе. Дом культуры не всех касается, но люди собирали деньги на окна в нем.

— А какие основные препятствия в вашей работе на сегодняшний день?

ЭЮ: Если раньше мы ездили в село по 5-6 раз, то сейчас приезжаем всего один раз, и сельский совет собирает людей, обеспечивая 80% явки. И вкладываем мы теперь в проекты 50 на 50. Амбиции людей возросли, у них уже другие запросы, они готовы вкладывать больше денег. Теперь они стремятся к более серьезным изменениям. Это требует больших вложений. Поэтому теперь проблема в том, что не хватает средств, хотя некоторые громады и сельсоветы их всё-таки находят.

— Какой у вас принцип отбора населенных пунктов для их поддержки фондами?

ЭЮ: Главный критерий — готовность местной власти выделить средства и готовность громады участвовать.

— Не испытывали ли вы кризис личной мотивации в своих действиях, учитывая изначально осторожное отношение громад?

ЭУ: Нет, ни на каком этапе. Мы все время верили и вселяли эту веру людям, а людей было много — это десятки тысяч мобилизованных людей.

ЭЮ: Сейчас уже даже есть такая тенденция: если в селе собирают громаду, говорят, что приедет какой-то донор, а нас при этом нет, то люди не собираются. Недавно в села приехал проект CBA. Люди, как всегда, ждали нас, потому что в районе мы — те люди, которые отвечают за проекты. Когда нас не оказалось, люди отказались от проекта.

— Не было ли у кого-то попытки использовать вас в своих политических целях?

ЭЮ: Они были, но дело в том, что когда мы работаем в программе ПРИК, у нас есть уговор, что мы не участвуем ни в каких политических кампаниях. Поэтому мы всегда были в стороне.