Игорь Зайдель – художник-концептуалист, стрит-артист. В 1965 году родился в Москве. Пол жизни прожил в Берлине. По словам Игоря, опыт поликультурности позволяет смотреть разными оптиками, понимать и тех, и других: занимать позицию восточноевропейскую и западноевропейскую без труда и последствий. Формирование как художника произошло под влиянием московского концептуализма и немецкого современного искусства.

Общаться с Игорем – увлекательнейшее и полезнейшее времяпровождение. Умение составлять различные точки зрения, смотреть на вещи, используя оригинальную оптику, не бояться интеллектуальных претензий – это Игорь Зайдель. Провоцировать на диалог, высказываться честно, резко, иногда неполиткорректно, ставить творческие эксперименты и постоянно рефлексировать над всем происходящим вокруг – это тоже Игорь Зайдель.

Он много шутит, но также забавно говорит много интереснейших вещей, не боясь дискуссий, не уходя в снобизм, располагая к себе искренностью, отсутствием границ и предубеждений.

За несколько дней пребывания в Киеве во время своей выставки «Ласый шматок» в «Клозере» в марте Игорь успел перезнакомить между собой множество людей, никогда бы при иных обстоятельств не встретившихся.

Я познакомился с ним почти случайно – человек с активным речевым аппаратом, но всегда говорящий по делу, сразу же привлек мое внимание.

Потом Игорь предложил поучаствовать в создании «Ласого шматка» в качестве автора текстов. Совсем скоро он будет курировать арт-проект в шести городах Украины в рамках программы «Міфологема міста».

Есть большой пласт украиноязычной литературы, которая существует исключительно в интернете

об идее и цели партисипативного проекта «Ласый шматок»

Идея была в создании эстетических рамок. И текстуальная. Что важно: есть большой пласт украиноязычной литературы, которая существует исключительно в интернете. Я это увидел, например, у Олексы Манна. По сути, это свободная литература. Ну вот для меня еще Жадан известен. Для меня как русскоязычного очень интересно, что написано, я понимаю украинский. И это совершенно полностью отличается от того, с чем я сталкивался в детстве. Ну условно – от языка Тараса Шевченко.

Язык живет, развивается, но у него нету выхода, он ограничен, скорее всего в силу бюджета – книжку издать дорого. Я подумал, что было бы классно привлечь людей, чтобы они что-то написали.

На визуальном уровне я вообще не знал, во что это выльется. До последнего момента, до открытия выставки. Получилась такая матрешка. Но с другой стороны, это хорошо. Потом я привык и понял, что это классно смотрится. И даже потом в «Клозере» проходили техно-вечеринки, и выставка отлично вписалась в это.

Люди пытались читать, то есть, наши надписи в фигурах были как письмена у Дариуса во дворце. Партисипативность – значит привлечь авторов: графитистов, леттеристов, писателей.

Команда – те, кто делали выставку, – это вообще случайный выбор. Из всех, кого я предполагал, только один остался – это Закентий Горобьев.

Я не знал стиля людей, даже боялся, оказывал какое-то влияние, давление, пытался краски организовать. Но в результате все получилось. Я ведь профессионально как художник подошел к работе, вижу, что и как надо менять в процессе. Это самый настоящий партисипативный проект, когда ты не знаешь, чем все кончится.

На Балканах у меня был некий старт, проба. Люди, которые участвовали там, видели друг друга пару раз в жизни. Их коммуникация зачумлена, замучена. Люди классные, молодые. Но предыстория всего этого – война – конечно, сдерживает. Это более традиционное общество, чем Украина.

Когда я ехал на «Бирючий», решил поработать с художниками. И были диаметральные взгляды на все: от политических предпочтений до эстетики. И я провоцировал, пытался «развести» на что-то людей, брал случайные подходящие фразы. Много общался с украинскими художниками, гуманитариями. Идея была такая – выйти с искусством на улицу. Если будет такое разрешение от городских властей, можно сделать очень много.

Я сам не до конца понимаю, в чем цель. Для меня – предельно альтруистическая. Я, как мигрант, как человек, который 25 лет прожил за границей, постоянно боролся за свое признание. За признание своей культуры, за право моих детей говорить на другом языке.

И тогда на Балканах я столкнулся с ситуацией резко негативного отношения к людям почти такой же культуры, только потому что они мусульмане. И во мне что-то наивное, но человеческое заиграло – и я сказал: я хочу это сделать. Первая идея: сделать картинки. Придут сытые буржуа, которые относятся к балканцам, как к цыганам, как к какому-то навязчиво-неприятному элементу, которому нужно давать деньги, но в гостиную лучше не пускать. То есть, это барство. Меня это дико бесит. Честно, реально бесит.

На «Бирючем» я тоже с этим столкнулся, причем не важно, в каких проекциях. Даже общее барство. Например, барство художника по отношению к обычному человеку. Типа мы же лучше, умнее. Ну блин, почему? Я не люблю любые проявления снобизма и аррогантности. Я могу сам быть прекрасным снобом – ого-го каким! – и именно поэтому я этого не делаю.

Я считаю, что любой человек достоин быть выслушанным, достоин показать что-то. И смеяться над его вкусами, над его неумелостью – это недостойно творческой личности.

Мне кажется, что эти черты очень сильно мешают восточным европейцам пробиться куда-то наверх. То есть, они думают, что они крутая каста, но на самом деле в Германии или Франции к ним относятся, как здесь к рыночным торгашам-азиатам (извините за сравнение). Конечно, всюду есть социальные рамки, где кто-то главный, кто-то нет, но когда есть слом системы, есть возможность быстрого социального лифта наверх. Такие же социальные лифты, кстати, существуют для государств, для культур. И в этой ситуации такой проект – это социальный лифт для многих людей.

Стрит-арт – это социальный лифт. Посмотри на известных стрит-артистов и ты поймешь, чем они занимаются на самом деле. Это слом каких-то устоявшихся клише, слом элитарности. И я думаю, что это очень важный аспект. Их надо ломать. Ведь если постоянно оставаться в рамках элитарности культуры – она умирает. То есть, это просто скучно становится.

История о том, что нас заставили – это абсурд, это попытка избежать ответственности

о мифах локальных и глобальных

Я нашел человека – это Виктор Пушкар, он философ. И он предложил несколько интересных вещей. Дело в том, что в культурном плане мы постоянно находимся в семантической структуре, где кто-то ответствен за эти мифы. Но моя идея – скорее трансформировать эти локальные мифы, кем-то предоставленные, или даже создать новые.

Это в мире никому не интересно будет. И вот Виктор Пушкар подбросил один такой интересный образ – бобер – это из Леси Украинки («Той, що греблі рве»). Но я просто попытался по-новому переосмыслить для себя эти образы.

Сейчас можно увидеть много где образы, фотографии, которые говорят «Мы другие, мы не такие». В двух словах. Эти образы говорят о том, что люди восстали здесь первыми против некоего жупела, некоего монстра в виде совка. Сейчас происходит десоветизация, причем иногда очень такая экстремальная, то есть, это рождение еще одного мифа. Причем, все это выстраивается по принципу отрицания – я не такой.

И это напоминает мне Израиль, или Сербию, или Индонезию. Молодые общества, которые выстраивали свое сознание, или новую культуру на том, что они не такие. Например, Израиль. Они говорили: Мы не евреи, мы – израильтяне. Евреи могли идти добровольно в концлагерь. Не сопротивлялись! А израильтянин якобы – это сильный мускулистый волосатый парень, который стреляет из двух автоматов по врагам.

Причем, на самом деле, что интересно, они воссоздали немецкий миф. То есть, стали теми, от кого они уходили. Мой приятель, который там прожил довольно долго, как-то сказал, что он там пережил воссоздание национал-социализма заново. Я стал возражать, но потом убедился, что есть много схожего. И всегда есть эта опасность: если ты выстраиваешь свою идентичность на отрицании.

Что меня начало раздражать и в России, и на всем постсоветском пространстве. Вот типа была Российская империя, и она была чудесная. А потом пришли совки, большевики и они все испортили, – так говорят русские.

И говорить о том, что сейчас мы все это забудем, уберем все памятники Ленину и тут же станем другими – это безумие. Это не решает проблем! Это попытка замести мусор под шкаф, вместо того, чтобы отодвинуть шкаф и убрать в доме.

И на культурном уровне все это будет продолжаться очень долго. Яркий пример: можно съездить в Ригу и посмотреть, как рижане, латыши превратились просто в окраину другой империи. Не хватило заряда, потому что нельзя все выстраивать на отрицании. Или надо честно взять и сказать – то тоже были мы. Надо признать, что было: мы зачем-то дружно маршировали в сторону Магадана. Это ужас, что мы сделали, давайте тогда все вместе извинимся, покаемся, подумаем. Ведь отрицательный опыт – это тоже опыт.

А история о том, что нас заставили – это абсурд, этого не было никогда. Это попытка избежать ответственности.

Мир будущего – мир мультилингварный и мультискриптичный

о рождении нового украинского языка

Сейчас в литературе появился вульгарный язык, бытовой. Это очень важно. Современные украинские писатели уже сделали многое. Возьмем язык улицы. Он уже вошел в литературу. Это то, что когда-то во Франции делал Вийон, например.

Не выдуманного, как иврит, а становление реального языка. С огромным количеством элементов. Началось то, что было во времена авангарда. Это такой «новояз», но природный. Это моделирование нового мира. И это должно сработать. Американцы, когда создавали свое государство, они коверкали английские слова, чтобы создать что-то свое. Вот этот момент!

Проект «Ласый шматок» объединяет несколько языков. Я хотел больше. Я понял, что многие сообщества в Украине почти мифические – армянское, грузинское. Да, есть журнал, выходит на армянском, но его знают в Берлине, мне там его показали, а здесь никто не знает. Крымские татары, которые тут на Подоле ларек держат, я с ними беседовал, они говорят на украинском. Есть два языка пока: украинский и русский. И есть диалекты. И это классно, билингвия означает расширенное мировоззрение. Это круто!

В Европе очень мало билингвических государств, где это реально работает. Конфликт языковой – его нет, его придумывают в каких-то манипулятивных целях. Конфликта как такового нет, потому что на бытовом уровне люди прекрасно переходят с одного языка на другой. И главное – общаются между собой! Это нормально.

Для имперского сознания существует идея про единственный язык. Конечно, нельзя отрицать насильственной русификации. Это было, это историческая травма определенная. Но как обратная реакция – украинизация. Но это может иметь неприятные последствия.

Прошло уже лет 70, но поначалу они испытывали непреодолимые трудности. Там был голландский, язык великой культуры. И вдруг – раз – они переходят на бахасу. И рушится все. Все меняется. То же самое в Израиле: никто не говорил на иврите. Закрывали газеты на идише и т. д., то есть были реальные репрессивные меры.

Если говорить о том, что условно называют «лингвошизофрения», то я тут не заметил такого. Языки – русский и украинский – безусловно близкие. Это одна языковая группа. Это скорее у меня и у моей семьи такое происходит – мы говорим и думаем и на немецком, и на русском. Но я не вижу тут проблемы.

Мир будущего – мир мультилингварный и мультискриптичный. По-любому. Невозможно на одном языке будет коммуницировать. И это нормально, что есть много языков. Это прекрасно. Надо искать позитивные стороны, чтобы достичь понимания. Искать способы диалога.

Мы постоянно находимся в эклектическом пространстве. Нам постоянно нужно скользить с одного на другое. Монопространств нет уже. Они могут быть только в этнозаповеднике. Либо – в моногороде Славутич, построенном для работников Чернобыльской АЭС.

У нас всегда есть исторический пласт, у нас есть что-то иностранное. И для любого реципиента любая мультилингварность и мультискриптность – латынь, кириллица, китайский, еще что-то – это нормальное явление. Да, это может не совпадать с идеологией каких-то упертых людей, которые считают, что все должно быть правильно. Ну и что? А что такое правильно?

Маленький экскурс в историю. Если взять классические культуры – Греция, Рим, у них всегда присутствовало несколько языков. И надписи на нескольких языках. Особенно в Риме. Помимо латыни, обязательно греческий и арамейский. Или древний иврит. Византия – то же самое. На самом деле всю историю человечества сопровождает полиязычие: несколько языков существуют параллельно, несколько шрифтов.

Я думаю, что это паранойя, выдуманная Бисмарком во время создания единой немецкой нации, которой нету на самом деле. Создание Hochdeutsch... Но это уже не работает.

Надо учиться думать, а не демонстрировать

о стрит-арте, фигуративной живописи и бобрах

Получился групповой разговор. Люди разного бэкграунда, разного возраста, разного опыта смогли пересечься. Особенно, на открытии выставки. И все оказались увиденными, прочитанными, то есть моя задумка сработала. Мне кажется, что проект успешный. Люди типа Виктора Пушкара и Кирилла Проценко оказались в одной обойме – это люди, которые вообще не спускаются на Подол. Даже Арсен Савадов пришел, спустился с горы. Это круто, я считаю!

А сама идея антропоморфизации персонажей выставки – это сознательный подход. Это ироническая «ответка» на весь этот шаманизм и эзотерику, которые везде в Восточной Европе присутствуют.

Забавная такая трансформация сознания. Я напротив – решил брать образы средневековые или еще раньше. Ведь это демоны, эти фигуры. Отсюда антропоморфизация. Сочетание с животными. То, к чему стремятся люди, которые хотят сделать этнографический заповедник. Вот он вам! Нравится – не нравиться – не знаю. Это конечно, гротеск. Ирония.

Семь грехов, семь гномов. Я намеренно создаю такую семантическую нагрузку, отсылаю к классическому. И зритель начинает нагружаться этим. Я могу сделать четырнадцать или двенадцать. Тогда будет отсылка к апостолам или еще к чему-то.

Это нормальная тупая нумерология, которая к реальности не имеет отношения. Это своего рода стеб, конечно. Но это и подстрекание к размышлению. Предложение игры, вызов к интеллектуальному сотворчеству. Зачем?

Ведь есть люмпен-интеллигенция. Это люди, которые нахватались чего-то там, прочитали где-то что-то и решили, что могут участвовать в серьезных беседах. Но это не всегда так. Надо реально оценивать свои возможности. Надо учиться думать, а не демонстрировать.

Стрит-арт живет недолго. Год-два. Это искусство, созданное для жизни в гипер-пространстве. Это нормально. Стрит-арт живет в городском пространстве. Так и должно быть, ведь потом останется миф. И это интересно. Ведь если оно будет долго висеть, облупится, будут приходить люди негодовать от вида. То есть, мы создали миф. Миф из мифа.

У меня классическое образование. Я умею рисовать. Это такая традиционная европейская культура, которой не все, скажем честно, обладают. Когда я столкнулся с концептуальным искусством в Германии, меня это разозлило. Почему? Идея концепта – это хорошо. Но когда ремесленник не в состоянии это воплотить, то это хреново.

Когда-то мой приятель на одной стипендии взял в руки железную трубу и начал извлекать из нее адские звуки. «Что ты делаешь?», – спросил я его. Он говорит: «я решил стать нойз-музыкантом, вот увидишь, через год я стану известным». Действительно, так и произошло. Но не надолго он стал музыкантом-концептуалистом, потом его профессионалы попустили... Конечно, не обязательно всем иметь классическое образование. Но художник, который не знает законов композиции, не умеет ничего делать ручками, пусть лучше дудит в дуду.

Всегда в жизни и искусстве может что-то ломаться, может что-то разрушаться. Но в любой ситуации база будет оставаться. И то же самое со всем визуальным. Что значит, мне говорят, «ордерная система, придуманная в Греции, скучная»? Это уже традиция! И ничто не мешает эту традицию дальше развивать.

Фигуративное искусство – это нормальная европейская традиция, и я не считаю ничем зазорным ее развивать.

Евросоюз – это первая попытка создать наднациональное государство без империи

об империализме, исламе и Малевиче

Борьба с имперским – это естественно. Германия и Франция на заре своей истории активно боролись со всем римским, разбивали колонны, например. Что такое империя – это наднациональное государство. И вот Евросоюз – это первая попытка создать наднациональное государство без империи. Не факт, что получится.

Но и идеи национального государства – это сегодня иллюзия. Это привет от Бисмарка и ХІХ века. А вот европоцентризм, в котором тонет иногда интеллектуал и простые люди здесь, – это печальное явление. Это отношение к другим культурам как априори худшим, меньшим. Например, если взять ислам.

Ислам существует в Европе на протяжении больше тысячи лет. И особенно в последние годы в силу либерального общества отношение к нему пренебрежительно. И это большая ошибка европейцев. И как они будут это решать – это важно. Дело в том, что внутри ислама есть очень четкие гуманистические позиции, которые Европа забыла.

Банковская система в исламе другая. Все выстроено на участии банков в прибыли. То есть, я даю деньги, мне хочется иметь процент, но он запрещен. Получается, что невозможны спекуляции.

Саудовская Аравия – во многом пример средневекового государства – показывает, что такая экономическая система работает более эффективно, чем европейская. И это и есть основной конфликт: европейцы привыкли думать, что они лучше априори. Снобизм, аррогантность. И как ответ на это – бомбы.

Конфликт создается за счет европоцентризма. Причем, в путинском режиме этот вариант европоцентризма – руссоцентризм – очень сильный. И давление русского языка на украинский – это именно оно и есть.

Булгаков, выросший в Киеве, пишущий на достаточно искусственном и несвойственном ему русском, зачем-то презирает украинский язык. Это поступок имперца. Поступок некрасивый, неэтичный.

А другой писатель – Маяковский, выросший в Тифлисе, то есть во многоязычной среде, он ломает язык, призывает делать новый язык, пишет прекрасное стихотворение об украинском языке, о том, как он важен и как его важно учить. Это вот – позиции авангардиста

Авангард живет дальше. Он не закончился. Сталинские архитекторы или художники – это абсолютный авангард. Греков, который рисовал тачанки, например. Там много от Дзыги Вертова, от Довженко. Он смотрит авангардное кино, а потом пишет.

Он не работает с абстракцией, но это ничего не значит. Это супер поп-арт. И есть абберация восприятия, идущая от русскоязычной интеллигенции. Люди перепутали массу важных понятий. Надо пытаться искать альтернативные точки взгляда на вещи.

Вот, например, Крещатик. Что это такое? Американский постмодернист Джонсон был бы просто в восторге от всего этого. Этими зданиями надо гордиться! Это супер! А вот под эту десоветизацию, я боюсь, что их начнут ломать. Это все следствия абберации политического взгляда на вещи. И национального: вот они были плохие, а это – хорошее.

Надо отвлекаться от политической истории. И тогда окажется, что наезд Малевича на Шагала – оправдан. Как ни странно. Почему Малевич и компания наезжают на Шагала? Они делают новый мир, а Шагал – традиционный, по сути, художник. И им не по пути – борьба идеологий. Но идеология Малевича – это современная идеология, без нее бы ничего не было. Малевич в этой ситуации ничем не отличается от итальянских фашистов. Маяковский дружил с фашистами. Они все пытались изменить мир. И мы живем сегодня в ими измененном мире.

Когда я хожу по Воздвиженке, я смеюсь

об обустройстве города и работе над собой

Когда я хожу по Воздвиженке, я смеюсь. Это чайнатаун. Это искусственный город. Люди пытаются восстановить что-то, чего не было. Как у Тараса Шевченко – виртуальная Украина в Казахстане в его голове. В современном городе это предельно абсурдно. Но это и фасад. Вот Киев имеет такой фасад.

Есть понятие – архитектура инвесторов. Воздвиженка, некоторые чудовищные новые постройки в Киеве. Это жуть.

Я почти не видел людей, которые живут в идеально модернистской квартире. У кого-нибудь всегда в углу запыленный самовар или слоник. Они его стесняются, но слоник бабушкин, от него не откажешься.

То же самое и городская среда. Надо к этому относиться со здравым умом. Визуальный мусор, реклама в Киеве – это слишком для всех нас. Это напоминает назойливого китайского торговца в провинции, который бегает за тобой.

Должна быть власть, которая думает о комфорте граждан, потому что она ими выбрана. Удобство граждан состоит в том, например, что трамвай или автобус имеют приоритет перед частным автомобилем. Что в метро не должно быть шумно и оно должно проветриваться. Что я должен видеть в первую очередь указатели, а только потом – рекламу. Я не мог найти вход в метро «Майдан Незалежности» в течение получаса. Указатель должен быть приоритетным.

Это вопрос уважения граждан к самим себе. И меня это потрясает. Это некое новое барство, которое не оправдано ничем. Это просто нежелание заботиться нормальным миром вокруг себя.

Балкончики эти – вообще отдельная тема для меня. Если в Украины есть претензии на то, что она хочет быть нормальной развитой европейской страной, – с градостроением надо разобраться.

Ведь момент разрушения целого присущ кочевым, номадическим культурам. Это такая татаро-монгольская хрень. Откуда это идет? Вот я кочевник и могу поставить свою юрту тут или где угодно. Вот балкончики эти – это как продолжение юрты. Я могу нарушить целостность и поставить свой курятник где угодно. Но весь город превратился в курятник. Единственный город, где я видел нечто подобное, это Тирана, Албания. Но это ведь другая культура. И жители Тираны не претендуют на то, что они являются частью европейской культуры. Они наоборот – стоят особняком и очень этим гордятся.

Здесь постоянный когнитивный диссонанс. Это без обид. Это момент целостности, момент осознания, ведь все мы часть чего-то большего. Пусть изнутри мне комфортно, а снаружи каково это? А судьи кто? Сами же граждане. Если каждый будет осознавать, что что-то мешает в публичном пространстве – вот это будет прогресс.

Нужны герои, которые будут показывать, что каждодневный труд – это подвиг

об анархии и шахтерах

Я думаю, что на постсоветском пространстве случился такой парадокс, когда частное или приватное возобладало над всем. Без учета того, что частное – это только оппозиция общественному. И в состоянии существовать только как эта оппозиция. Постсоветская ментальность привела к тому, что каждый гражданин – это такой Робинзон Крузо у себя дома. Ощущения того, что мой дом – моя крепость.

Но это ведь средневековье. Причем, совсем тухлое. Пора выходить из этого состояния. Общество может взаимодействовать только договорным образом. Анархия – это не свобода. Комфортный общественный транспорт – это выгода для всех, и надо это понять. Но этот анархический субстрат – это отчасти такая мифическая штука – штучная оппозиция имперскому, советскому, русскому.

Если посмотреть на карту плотности населения, то в степи живет мало людей. Насыщенность больше либо на Западной Украине, либо в той части, которую русские хотят отжать. Мифологема анархическая должна быть, это классно. Но это всего лишь битье стаканов, или хлопанье дверьми подростка, который уходит из дома, – то, что сейчас происходит в Украине. Но – что дальше? Вот хлопнул ты дверьми, ушел. Но не купил ни посуды, ни полотенец, спишь на полу, надо выстраивать быт. Если пить каждый день, это весело, но на работу пойти не получиться. И сейчас есть опасность перехода в разруху. Эйфория от вседозволенности может перейти в нечто серьезно плохое.

Надо понять, что подвиг в каждодневном, но не в эйфории. И вот этот переход – сложный. Нужны герои, которые будут показывать, что каждодневный труд – это подвиг. Тогда украинский проект будет развиваться. Вот рядом: Польша. Лех Валенса после баррикад сделал себя героем мирной революции. Но потом, стиснув зубы, начал работать. Это тяжелая работа, которая сделала страну благополучной. Годы труда.

Обрати внимание, Роман Минин использует в своих работах шахтеров. Эстетика труда людей, которые отчасти сейчас стали врагами, ведь они якобы плохие, они сепаратисты. Но почему совок воспевал этих тружеников? Это люди, которые буквально делали страну после революции. И это очень интересная тема.

И это тема, которая в Европе, и в православной культуре невозможна нигде, только в этом регионе. И странно, что это забыто. И то, о чем Минин говорит – это месседж, который понятен англичанам, а этнозаповедник – понятен ирландцам. Где она новая эстетика Украины? Вышиванка или шахтеры?

Не на бизнесменов надо делать акцент – а на интеллектуалов

еще раз о мифологии, нации, цивилизации

Без мифа нет цивилизации. В каждой цивилизации есть свой миф.

Он активно присутствует у нескольких мировых интеллектуалов. Например, у Борхеса. Он живет в отсталой стране по сравнению со Штатами, и он начинает романтизировать образ человека на коне. Он постоянно ищет много этих образов. Ему, как интеллектуалу необходимо найти экономический бэкграунд для Аргентины, страны, которая живет за счет торговли мясом.

Для Америки миф ковбоя – это миф аргонавтов. Типа – мы победили индейцев, мы создали страну. Один в поле воин. Это очень важно для понимания Америки. И это ковбойство продолжается дальше в героизации. Но на месте украинцев я бы не стал возвращаться к казакам. Дело в том, что они, как исторические фигуры, проиграли. То есть, это мертвый миф. Их подвиг можно воспевать, но факт гибели на лицо. Их погубила невозможность сопротивляться новому времени. Зачем пестовать этот миф о проигрыше?

Сейчас на Донбассе сепаратисты пытаются вернуться в прошлое, которого нет. Как с казаками. Они там рефлексируют на этот миф, но им не хватает интеллекта. На самом деле, они просто боятся глобализации и мультикультурного общества. Их страхи понятны. Но их реакция – запредельная, люди ведут себя дико. Они обречены на гибель. Но это тоже можно использовать, эту интенцию построить миф на научном прогрессе.

Вот Сикорский, человек, который изобрел летательный аппарат. Почему нет ни одной работы на эту тему? Ни писатели, ни художники не берутся за это...

Ошибочная интенция – надо что-то преподнести миру. Она построена на том, что Украина думает, что она большая страна. То есть, есть идея великой нации, но нация пока не сложилась. И это хорошая идея. Но пока это просто иллюзия, ведь ни по количеству людей, ни по тому, что выдано на-гора об этом нельзя говорить. И нельзя себя ставить на один уровень с более сильными государствами. Это может привести к чудовищной обиде. Это будет головокружение от успеха.

Ориентироваться надо на нации, которые существуют в подобной ситуации. Например, на Канаду. Сорок миллионов и рядом «старший брат». Корея. Австралия. Вьетнам. И надо готовиться к щелбанам. К тому, что они будут болезненны.

И очень важен опыт Сербии и Израиля. Почему? Молодые нации. Каким образом сербы держали весь балканский полуостров в свое время? Все просто – нереальная внутренняя самодисциплина у этих людей, способность к горизонтальным социальным связям, негосударственным.

Плюс великолепный язык, который они много раз реформировали, и он стал удобен. И это до сих пор лингва франка Балканского полуострова. Болгар больше, греков больше. Всех остальных всегда было больше, но сербы турков сумели победить, австрийцев, и собрать вокруг себя все это югославское пространство и выйти на высокий технологический уровень. Это фантастика, но это исключительные внутренние качества. Высокий уровень самоорганизации и ответственности перед собой и другими. То есть, украинская деревня и сербская – это две большие разницы. Такое впечатление, что сербы все в детском возрасте прочитали стихотворение Киплинга «Бремя белого человека».

У вас происходит рождение нации, в котором интеллектуалы занимают особое место. Не на бизнесменов надо делать акцент, а на интеллектуалов. Именно они должны решать.

Культуру не надо собирать по крупицам. Надо делать новую

об осознании колониального прошлого и важности языка

Как и что тут в Украине будет – пока непонятно. Процесс очень увлекателен. Этот шанс надо использовать. Создать государство, достигнуть реальной независимости. Идет процесс деколонизации. Украина на протяжении нескольких веков не имела своей государственности, была постоянно зависима от кого-то. А сейчас происходит процесс создания нового, своего, формирование своей культуры, независимой, своего языка. Это уникальнейший проект в мире! Через что прошли Индонезия, Китай, Вьетнам.

Украина только-только осознает, что она была колонией и пытается выйти из этого состояния. И культуру не надо собирать по крупицам. Надо делать новую. И рецепт – все сразу говорим на украинском – это рецепт идиотов, потому что он примитивно простой. Вот греки, когда отбились от осман, не заговорили на древнегреческом. Они говорят теперь на новогреческом.

Паша Ататюрк – один из самых прогрессивных политиков человечества – сделал удивительную вещь. В отличии от большевиков, которые все делали, чтобы сохранить российскую империю, Ататюрк сказал: «Мы не империя, мы республика!». И он собрал всех турков и переселил в Турцию.

Но сейчас это уже не сработает. Мир изменился. Но Ататюрк обрубил тысячелетний пласт культуры, запретив старый алфавит и приказал перейти на латиницу. Это очень крутой модернистский проект. Он из аграрной страны делает индустриальную державу. И он сформировал новую нацию за жизнь одного поколения. И такое же задание стоит перед Украиной. Избавиться от колониального прошлого. Ленина надо убирать с головы, а не сносить ему памятники.

Немцы вот говорят «стена в голове». Прошло четверть века, но по-прежнему восточные немцы не хотят создавать браки с западными. Это два разных государства, с разной ментальностью. 50 лет жизни восточных немцев как части советской цивилизации поменяли ментальность восточных немцев очень сильно. Кто сказал, что после 250 лет жизни в качестве колонии России Украина сможет легко избавиться от этой ментальности? Нельзя поменять одежду и интерьер – и стать другим. Невозможно сразу этого сделать. Надо начинать работать с этим. Но работать конструктивно, как с положительным материалом: что из этого можно взять и как его преобразовать.

Иначе будет та же ситуация, что случилась с Алжиром и Францией. Алжир не стал ничем. Это большая страна, но алжирцы не смогли переработать французское наследие. Они по сути остались доминионом. А Вьетнам сумел поменяться: это азиатская страна, которая взяла себе латинский алфавит. А Алжир взял арабский. И получается когнитивный диссонанс. Они друг с другом говорят на французском, а пишут по-арабски.

Глупо говорить, что русские испортили всю карму украинцам. Марокканцам никто карму не портил, и Тунису. Арабская весна была ужасной там. И это важный момент – задуматься о позитивном влиянии революции. И в постсоветском пространстве то же самое.

Принимайте участие в партисипативном арт-проекте с Игорем Зайделем «Міфологема міста»

Матеріал створено в рамках програми «Код Міста». Це довгострокова програма, що відбувається на перетині інтересів людей культури, аналітиків, бізнесів, а також державних діячів, які займаються розвитком міст.